Олег Усенко: «Смысл жизни в том, чтобы не быть животным»

Создатель единственного в провинциальной России джаз-кафе «Underground», владелец некогда мега популярного «Шоколад-маркета» исчез из Томска на 6 лет, появился на пару месяцев, «как некий херувим,…занес нам песен райских», организовал джаз-фестиваль и снова исчез. Но наш корреспондент Андрей Остров все-таки успел поговорить с человеком, который стал русским, только уехав в Канаду.

Зацепился за корягу

— Где ты был, что делал?

— Это долгая, почти детективная история. Все «жирные нулевые» я много путешествовал. Проехал больше 50 стран мира и не обычным туристом «пляж-бар-отель», а с рюкзаком, автостопом по какой-нибудь Мьянме или Африке. Единственное, что меня напрягало в организации путешествий – визы для граждан России. Визу могут дать, а могут не дать, то надо срочно лететь на собеседование, а тут дела, или ты вообще не в России. Один мой товарищ занимался организацией иммиграции в Канаду и предложил мне получить вид на жительство в этой стране. Это решало мои визовые проблемы и я согласился. Поехал получать документы и попал в ситуацию, когда и документы не получил, и уехать не мог, потому что автоматически попадал в черный список нарушителей иммиграционного законодательства. Тогда о путешествиях по миру пришлось бы совсем забыть.

Я остался в Канаде и получилось точно как в анекдоте про соревнования, кто дольше просидит под водой: я прожил в Канаде 6 лет, потому что просто зацепился трусами за корягу. Потом оказалось, что при переезде канадского миграционного ведомства из одного здания в другое мой файл был физически утрачен и напротив моей фамилии просто поставили знак вопроса. Со мной не знали, что делать и запустили обычную бюрократическую процедуру проверки. Вопрос – через месяц ответ. Еще вопрос – еще месяц. В конечном счете все разрешилось абсолютно по-азиатски. Случайно я познакомился с одним канадским сенатором, рассказал ему свою историю, он написал запрос в министерство и через пару месяцев моя проблема разрешилась. Но я благодарен судьбе за эти 6 лет вынужденной эмиграции, поскольку именно они заставили меня радикально переосмыслить свои взгляды на мир, Россию, жизнь…

— Ты же всегда был защитником праволиберальных свобод?

— Именно! Я же еще в институте клеймил КПСС и агитировал за Степана Сулакшина, распустил комсомол на Химическом факультете ТГУ, я слушал «Эхо Москвы», а еще в 2011-ом летал из Томска на митинг протеста на Болотную площадь. Я был не русский человек, человек мира.

Все мои бизнес проекты так или иначе были космополитическими: когда в доторрентову эпоху занимался продажей музыки и видео в магазине «Шоколад-маркет» я, еще не понимая, что это яд, получил внутрь огромное количество западных фильмов, музыки. Джаз-кафе тоже совсем не российский формат. Я наступил на все грабли, какие были: читал Кастанеду, Фромма, Майринка, Гессе, Кафку… Я исповедовал одни ценности, а жил в других. Недаром говорят, что либерал в России либо шизофреник, либо революционер. Слава богу, я не стал ни тем, ни другим, но я всё время безуспешно пытался иррациональную страну объяснить с точки зрения рационального материализма.

Переосмысление западных ценностей, всех этих прав и свобод, идеалов толерантности, терпимости и вседозволенности произошло на другой стороне земли, когда ты видишь эту западную жизнь и идеалы изнутри..

Квебек — это такая французская провинция, где еще сохранились островки почти наполеоновской Франции, но и они исчезают под влиянием глобализации. Я с молодой женой и маленьким ребенком поселился в маленькой деревушке на 3 тысячи жителей, вернее даже чуть выше, в горах, на отшибе. Было много свободного времени и я стал читать. Сначала привычные вещи, а потом, под влиянием обстоятельств, совсем другие книги. Огромную роль сыграла моя семья, которую я обрел после 40. До семьи я всегда был свободен: выбирал что есть, что пить, с кем проводить время, куда поехать. А там в глухой канадской провинции, где у нас потом родилась дочка, я понял ценность семьи, которая дана человеку для того, чтобы обуздать свой эгоизм, нетерпение, несдержанность, озлобленность…

— Ты говоришь, как Петр Мамонов!

— Я согласен со многими вещами, которые говорит Мамонов, но он сам, как ретранслятор, не безгрешен и потому до конца принять его мысли я не могу. Но смотри, мне за 40, жене 24, она для меня девочка, ведомая. И вдруг в глухой канадской провинции моя молодая жена, как питомец русской балетной школы, становится необычайно востребована. Все началось с частных уроков, а превратилось в школу русского балета, где 60-70 учеников, где уже 2-3 раза с помощью местного сообщества мы устраивали настоящие представления. Моя супруга дает интервью, становится местной знаменитостью. И уже не она, а я ей помогаю организовать какие-то бизнес-процессы, чисто технические вещи. Вот эта семейная жизнь в замкнутом мире, где я перестал быть абсолютно свободен, где жена стала моим равноправным партнером, внезапно вытащила из меня смысл жизни, ответ на мучающий всех вопрос. Ну, правда, что смысл жизни в том, чтобы поплавать во всех морях, попробовать вино, мясо и женщин на всех континентах? Да нет, конечно! Это было внезапное просветление, как в дзен-буддизме – да-да, и его я тоже проходил! Ровно в то время, когда я получил вид на жительство в Канаде и мог продолжать жить как человек мира, мне это стало неважно. Я стал русским человеком.

О вечных ценностях

— Постой, постой – а в чем смысл жизни-то?

— Вот сейчас начинается тот самый разговор по душам о тонких материях, которые определить словом иногда так сложно, что русские в этот момент начинают наливать. Но давай на трезвую голову. Нам все время говорят про развитие, увеличение, инновации, модернизацию, а это не что иное, как уничтожение старого, уничтожение корней. Это видно в Квебеке после «тихой революции» 60-ых годов прошлого века, как нигде. Но, «чтобы стоять я должен держаться корней», это не я спел. К чему мы движемся? К личной свободе, толерантности, терпимости, к обществу, где по выражению одного из героев Достоевского «все позволено». По сути, человек становится животным, которое занято только поисками удовольствий, состояний комфорта, удовлетворенности, лени. От чего мы отказываемся? От дисциплины, сосредоточенности, работы над собой, стыда за свои поступки, мучающей нас совести. От всего, что нас отличает от животного. Только человек может подставить правую щеку, если ударили по левой, только человек может «простить все должникам нашим». Безусловно, это все упирается в религиозность и православие, но это и атеистам понятно. Смысл жизни по большому счету в том, чтобы не становиться животным, какими нас хотят сделать.

— Давай только без конспирологии про мировое правительство! Кто хочет нас сделать животными?

Вот-вот, и я так же говорил, пока мой товарищ, блестящий математик, работающий на крупные корпорации, пишущий алгоритмы биржевых программ, кстати, резко критикующий Россию, однажды не спросил меня про «невидимую руку рынка». Мы сидели у меня в деревне, выпивали вино, и он говорит: «Ты что, веришь в свободный рынок? Я тебе как человек, знающий эти механизмы изнутри, говорю: все эти биржи, рынки, индексы, МВФ, Всемирный банк абсолютно управляемы. Ты почитай реальную историю созданию Федеральной резервной системы США хотя бы..» И я прочитал.

И много еще чего прочитал потом про первый банк Англии, нидерландских ювелиров, всех этих Ротшильдов, Рузвельтов, Вандербильтов, Морганов…. В чем стратегия современного западного общества? Постоянный рост потребления. Потребление обеспечивает экономический рост во всех отраслях и, соответственно, рост доходов финансово-промышленных групп. Но кто потребляет без меры? То самое животное, которое занято поисками все новых удовольствий и которым можно управлять всего двумя вещами: едой и страхом. Есть еда и нет страха – животное довольно. Поэтому масонский девиз «разнуздать, чтобы взнуздать» совсем не парадоксален. Посмотри на инстаграм, как на социальный срез, на лицемерную витрину: вот я такая красивая, вот в какие прекрасные места езжу, вот что я кушаю. Это же чистое животноводство! Ниточка, которая отделяет человека от животного, наша способность отказаться от удовольствий, все тоньше и рвётся.

— Но тогда ведь и ты принимаешь непосредственное участие в «разнуздывании» российского общества. Кафе – это чревоугодие, джаз, при всей его нынешней элитарности, когда-то был «музыкой черных», животной музыкой. Ты же меня приучил когда-то курить сигары…

— Если ты пошел на поводу у одного удовольствия, зацепишь все другие. Много кого в Томске я в свое время приучил к сигарам, к односолодовому виски… Всё правда. Но, мне кажется, я сейчас выстроил некую оправдательную ментальную конструкцию лично для себя, уж не знаю, насколько она прочная в глазах других. Сопротивление животному началу возможно, когда ты один настоятель в своем монастыре. Но ты же живешь в социуме, твои дети все равно уткнутся не в свой, так в чужой смартфон. Что делать в такой ситуации? Забирать детей, идти в лес? Был такой святой Паисий Святогорец. Его спрашивали об этом и он говорил, что мы должны сопротивляться животному началу в том месте, где живем и по возможности, отставать от прогресса. Хоть на шажок, но отставать. Так и я со своим джазом. Раньше это была животная, модерновая музыка, теперь она элитарная и бизнес на ней делается с большим трудом. Шансон, хип-хоп, рэп – вот это теперь бизнес. Так что я отстаю и других за собой тяну.